Понимаю, насколько хреновая ситуация сегодня произошла. Полный отстой. Я пообещал Феде встретиться, и совсем отменить не мог.

И Лизке врать не хотел, поэтому все рассказал. Ложь нас однажды уже привела к краху. Но все еще надеюсь — нашу семью возможно спасти.

Хотя признаться, сегодняшняя речь Лизы просто убила. Наповал.

И понимал ведь, что любой мой проступок ее размажет, но что настолько… Ее холодный тон и это подозрительное спокойствие, когда она утверждала, что все хорошо, просто с ума сводило… Лучше бы она злилась и истерила, чем вот так молчаливо уничтожала взглядом.

Я очень спешу домой. Хочу ее увидеть. Дико хочу, не понимаю, почему так остро сейчас ощущается ее нехватка.

Лизка, моя Лизка. Я полным идиотом буду, если упущу тебя.

Сейчас приеду домой, загляну в комнату детей, поправлю подушку у Ариши, укрою одеялом Артема — всегда скидывает. Так странно, что все эти мелочи я совсем недавно не ценил. А сейчас улыбка на лице. Тащусь, наблюдая, как растут дети.

Еще и поэтому я испытываю чувство вины перед Федей. Всех этих мелочей между нами нет. Я его не растил, не возился, не слышал первые слова, не видел первые шаги. Кроме осознания, что он мой сын, нас еще мало что связывает.

Как раз подъезжаю к дому, и замечаю, что мелькает свет фар с той стороны проезда. Будто кто-то выехал со двора. Некоторое время я стою, разглядывая темные окна, возникает странное ощущение, еле уловимое. Будто я опоздал.

Судя по окнам, Лиза уже спит. Не дождалась?

Так хотел скорее сюда приехать, обнять Лизку, все объяснить. Не знаю, как до нее достучаться, но я был бы рад даже возможности просто держать ее ладони в руках и видеть ее светлые глаза. Бездонные, убивающие своей глубиной. Вот что мне жизненно необходимо.

Только вместо уверенности, что мне удастся все объяснить, в груди отвратное чувство тяжести.

Я не могу ее потерять. Сейчас, когда только-только с места сдвинулась ледяная глыба, которая стояла между нами.

И если я снова налажал… С другой стороны, я ведь предупредил ее, хотел быть честным. Ладно бы промолчал или вообще соврал. И так стараюсь для Лизы и детей. Вот надо было нам пересечься в ресторане!

Злата бы с Федей уехали и… тут же вспоминаю слова Лизки. Как она там сказала?

«И у нас сразу все наладится».

Голос, которым Лизка это произнесла, звучал нерадостно, от интонации все внутри нахрен скрутило. Только сейчас приходит мысль, что Лиза со мной… прощалась.

Глава 55

Бред.

Не прощалась она. Да и зачем?

Вот только чем выше я поднимаюсь по ступенькам, тем громче по вискам бьет пульс. В тишине подъезда кажется, что это не удары сердца. Это долбанный часовой механизм отсчитывает секунды до моего поражения. Снова возникает хреновое предчувствие.

Все-таки прощалась?

Из-за того, что увидела нас со Златой и Федей?

Отстой, конечно, что вышло подобное, но не могла же Лизка вот так принять решение?

Я привык, что она хоть и злится, но в моих руках тает. Я чувствую это, всегда чувствовал. В любом случае, нужно поговорить.

Открываю дверь, осторожно проворачивая ключ в замке. Вхожу в прихожую, в ноздри ударяет аромат любимых духов, внутри все сжимается.

Ну какой прощаться, я же люблю ее. И она тоже меня любит, я это точно знаю. И все же, мне что-то с порога не нравится. Я пока что не знаю, что именно.

Щелкаю выключателем. Оглядываю прихожую, что-то изменилось. Меня не было всего два дня, что могло измениться тут?

Какого хрена?

Снимаю обувь и аккуратно ступая по полу, чтобы не создавать лишнего шума, иду в сторону спален. Каждый шаг отдается глухим звуком, и почему-то тревога лишь усиливается.

Хрень какая-то.

Признаться, я ожидал, что Лизка не спит. Считал, будет сидеть с чашкой чая, и разглядывать меня с укором. Пусть бы обвинила еще раз, пусть бы мозг вынесла.

Но, видимо, она решила оставить разговоры на утро. Я все еще не понимаю, что катастрофа уже приблизилась вплотную. Самоуверенный идиот.

А потом открываю дверь в комнату детей.

Сначала осторожно, боясь разбудить сорванцов моих. Но когда глаза привыкают к темноте, я застываю и поверить не могу, что зрение меня не подводит. Пялюсь на аккуратно заправленные пледы и нихрена не понимаю. Где дети?

Уже резво распахиваю дверь спальни Лизки. Так и есть. Пусто.

Может, к подруге укатила?

Но зачем? Впрочем, это вполне похоже на Лизу. Напугать меня решила. Пишу ей сообщение, не доставлено. Звоню — телефон оказывается выключен.

Ладно.

Как там. Утро вечера мудренее?

Подходя к дивану, чтобы устроится на нем на ночь, никак не могу избавиться от навязчивых мыслей. Они по кругу несутся, достают. Я всегда слишком сосредоточен на себе, потому что иначе никак. Моя уверенность — это моя опора. А сейчас все привычные схемы дают сбой.

Ложись уже спать, Соколовский, никуда от тебя Лизка не денется, уверяю сам себя. У нас впереди входные, мы классно проведем время. Она расслабится, я все сделаю, чтобы она выбросила из головы эту ерунду.

Да Злата и в подметки Лизке не годится. Ни одна женщина Лизку не заменит.

Разберемся.

А сейчас в душ и спать.

И все-таки что-то настойчиво не дает покоя. И вместо душа, иду в кухню. Если не поможет стакан воды, то можно что покрепче. Точно будет эффект. Но включая свет, замираю.

На холодильнике прикреплен лист, хмурюсь и подхожу ближе.

Раньше мы часто друг другу записки писали. Сначала любовные, потом со временем они сменились на списки продуктов и дел. А потом и вовсе исчезли. И вот сейчас пробивает, словно электрическим током. Какого вот черта?

Я срываю лист и перечитываю строки, написанные красивым аккуратным почерком. Да, очевидно, Лиза спешила, но как обычно, вывела каждую букву.

Читаю бегло, потом тщательно и снова прыгаю взглядом через строки.

Выхватываю главные:

«…Прости, что говорю тебе так, в письме, но глядя в глаза, я бы не смогла…»

«…Ты и сам все понимаешь, я не простила, это сильнее меня…»

«…Мы с детьми уехали к маме, мы вернемся, а пока что мне нужно время…»

«…Прости меня, Вадим…»

«…В том, что произошло есть и моя вина, пусть это и ненамного смягчает твою…»

«Пожалуйста, пойми…»

Черт, черт!

Черт!

Я бью кулаком в стену несколько раз, пока костяшки пальцев не начинают болеть. Ору, выплескивая эмоции. А потом тяжело дышу, замирая. Соколовский, твою